Зимняя сказка
Однажды, когда зима сменяла осень, дождь превращался в снег, а земля – в лед, Тин выбрался из своей норы и долго смотрел в небо. Что он надеялся там увидеть, никто не знал. Да, собственно говоря, и некому было знать: на много миль вокруг – ни души, только поля, леса, перелески и далеко-далеко, за рекой и лесом, – горы. А за горами – море, уже совсем далекое и недостижимое. Тин смотрел в небо, а под ногами сновали землеройки, торопясь сделать последние припасы, пока зима не накрыла мир белым и холодным. Землеройки не боялись: Тин сроду на них не охотился. И даже не наступал в задумчивости. Тонкие струны – уже не дождь, еще не снег – стягивали небо и землю, все плотнее, все ближе прижимая к верхушкам одиноких деревьев серую подкладку. Тин откуда-то знал, что там, за ней вывернут звездами наружу великолепный бархат. Непростой, конечно. Волшебный. Повинуясь чьему-то капризу или желанию – а может быть, и настроению? – он с легкостью меняет цвет. От почти бесцветного, белесого – до насыщенного, вобравшего в себя все краски мира, глубокого черного. От пылающего, огненного – до нежно-жемчужного, акварельного.
Предзимье простегивало сказочный бархат, цепляло за подкладку, нанизывало, орудуя тонкой льдистой иглой: утепляло землю. Там, снаружи – вечный пожар и вечный холод, там мир, чужой и опасный, а здесь, под скроенным из волшебного бархата плащом, земля не замерзнет и не сгорит.
«Наверное», - подумал Тин. – «Хотелось бы верить».
В небе было пустынно. Все, кто мог улететь к теплу, – улетели.
«Наверное. Хотелось бы верить».
Тин поймал на ладонь снежнику. А до рта донес уже каплю. Лизнул ладонь. На вкус – зима.
Кто такой был Тин? Он и сам не ответил бы, если б его спросили. Но никто и не спрашивал: землеройки говорить не умели, птицы тоже. А больше здесь и некому говорить. Кроме Тина.
Он знал – и сам не помнил, откуда – что там, за лесом, живут те, кто может говорить. И даже мечтал когда-то дойти туда. Обычно – весной. Весной ветры зовут и стелют дороги: только шагай. Но лес… про лес Тин тоже знал – и знания эти умеряли зов ветров. Нет, он, конечно, охотился в лесу. С самого краешка. Дальше – страшно. Там пауки, болота… там кто-то страшный и враждебный. Лес был темен, а дороги не шли в обход.
Тин спустился взглядом до горизонта, скользнул по зубцам далеких елей. Лес еще черен, а вот равнину уже накрыло белым и хрустким. Взгляд скользнул – и зацепился за что-то темное. Взгляд Тина – он такой, ему только дай зацепиться. То за упавшее в грозу вместе с гнездом дерево, то за затопленную нору. Да Тин и не против: что тут еще делать, кроме как добывать пропитание да укреплять кров. Времени на все хватит. И на упавшие деревья, и на затопленные норы. Да и на свои кров и пищу всегда останется. А не останется сегодня – так завтра найдется.
«Темное» барахталось. Не то подпрыгивало, не то подскакивало. Не то согреться пыталось, не то – улететь.
Гадать Тин не любил, поэтому он просто пошел туда, к этому «темному».
- Ты кто? – приблизившись, поинтересовался он.
Машинально, потому что кто тут когда разговаривал, кроме него самого?
- Рик, - настороженно отозвался тот, к кому он подошел. – А ты?
Тин остановился и в замешательстве потряс головой. Он ничего не знал про галлюцинации, но мог бы поручиться, что это именно они – если б знал. Но, в конце концов, чего только не бывает на свете.
- Ты разговариваешь? – удивленно спросил он, уверившись, что в ушах не свистит.
- А что? – Рик перестал прыгать и посмотрел на него с мрачным интересом.
- Ну… Нет, ничего… Я не знал, что тут кто-то умеет разговаривать.
- Ну, ты же умеешь, - пожал плечами Рик. И еще немножко попрыгал.
- Ты… вообще кто? – спросил Тин.
- Не знаю.
- А прыгаешь чего?
- Крылья, - коротко пояснил Рик.
- Где?
- Нету.
Рик вздохнул и снова перестал прыгать.
- А должны быть? – озадаченно поинтересовался Тин, обойдя его кругом и не найдя никакого намека на крылья.
- Не знаю.
- А тебе зачем?
- Что?
- Крылья.
Рик посмотрел на нового знакомого как на душевнобольного.
- Как – зачем? Улететь!
- Куда? – еще больше заинтересовался Тин.
- Туда, - Рик небрежно махнул рукой в сторону леса. Говорят, там… там говорят.
- Да, - согласился Тин, не дав себе труда задуматься о том, кто мог говорить об этому Рику здесь, на этой стороне леса.
- А тебе очень туда надо? – помолчав, наконец, спросил он.
- Мои все улетели, - пожал плечами Рик. – К морю. В тепло.
- Твои?
- Ну… Я с ними был. Но у них крылья. А я – вот. Но мне тоже холодно. …Ты не мерзнешь?
- Не знаю, - подумав, отозвался Тин. – Наверное, мерзну. Но я привык.
- А я вот… никак… - Рик еще немного попрыгал. Пощупал лопатки и вздохнул. Крыльев не было.
- Хочешь, пойдем, со мной? – предложил Тин. – В нору.
Рик внимательно на него посмотрел, помолчал и, наконец, покачал головой.
- Хочешь, ты – со мной? К морю.
- Хочу, - неожиданного для самого себя признался Тин.
Если бы кто спросил, почему – хотя кто, кроме Рика, мог это сделать? – он бы не нашел, что ответить. Потому что.
И вообще, нельзя же отпускать этого, замерзшего, через лес одного? Да еще без крыльев.
И они пошли. Просто развернулись и пошли к лесу. Не возвращаться же к норе и землеройкам: лишних сто шагов, как-никак.
И если бы кто-то спросил Тина… Но никто не спрашивал. А Тин и сам не знал, умеет ли он оставлять позади одинокие обжитые норы с зимними припасами. До этих самых пор – не знал. Теперь вот знает, а какая, в сущности, разница?
До леса было далеко, но они дошли – и остановились на краю, на опушке. В лесу было темно. В лесу что-то скрипело, ухало и трещало. Зима вступала в свои права, закручивала спиралью мелкую снежную крупу. И северный ветер вовсе не был весенним: он никуда не звал и не раскатывал под ногами полотно дорог. Он вьюжил, заметал, толкал в грудь: не ходи. Не время. Приключения никуда не уйдут до весны.
Им не нужны были приключения. Им нужно было на ту сторону леса. И какая разница, что за погода на дворе, если нужно – сейчас.
Тин и Рик молча переглянулись – и вошли в лес.
Тому, кто родился и прожил большую часть жизни в лесу, трудно представить, что в нем может так уж напугать. Но если вы выросли на равнине, вдалеке не только от темных чащ, но и от светлых рощ, нет ничего удивительного, что вам страшно входить под эти своды.
Ничего удивительного не было в этом и для Тина. Лес был живой. Чуждый. Страшный. Такой же страшной казалась ему река, пока он не начал плавать. Случайно. Просто упал в обрыва в воду – и поплыл. Оказалось, что умеет.
А вот лес… По лесу они плутали долго. Ничего враждебного, правда, так и не встретили. Ну, в болота падали. Ну, с пауками повздорили – и не один раз. Ну, кружили вокруг одних и тех же полян, бывало. Мерзли и голодали – тоже случалось. А вокруг скрипело, охало, трещало, сыпались кора и хвоя – а иногда и целые сугробы ухали вниз, не удержавшись на согбенных ветках. Страшно. Чуждое и непонятное всегда страшно. Тин об этом не думал, он просто боялся. Но шел, потому что надо – на ту сторону. Рик, наверное, боялся тоже, но об этом они не говорили. Вытаскивали друг друга из болот, отбивались от пауков, дежурили ночью, делились добытой пищей – и шли дальше. А разговаривали о чем угодно, кроме страхов. И без того муторно.
Лес закончился гораздо раньше, чем зима. Просто расступился очередной ряд деревьев – и над головами засияли вечерние звезды. Яркие и холодные. Кто-то наверху встряхнул плащ, выворачивая его изнанкой наружу, явив земле вышитый алмазами бархат.
- Ух… - выдохнул Рик.
- Да, - подтвердил Тин.
И они двинулись с лесного пригорка вниз, на равнину.
Зимняя ночь дрожала вокруг, ясная и звонкая. Замер за спиной завернувшийся в снежное одеяло лес. Неожиданно ставший уже не таким и страшным. Не страшней открывшегося простора.
Чем-то он встретит, мир-за-лесом? Какими чудесами? И те, которые тоже говорят – какие они?
Если бы Тина кто спросил – но Рик стеснялся – Тин, наверное, все равно не объяснил бы, почему вдвоем не так страшно. А дорога была общей – по крайней мере, пока. А когда настанет время разойтись – этого ни Тин, ни Рик не знали. И если бы кто спросил… Но оба боялись спрашивать.
Умели за лесом говорить или нет – значения, как оказалось, не имело. Потому что разговаривать с ними никто не собирался. Может быть, и впрямь не умели. Приказывать, допрашивать, высказываться, обманывать, командовать, спорить и грозить... но не говорить.
«Уж лучше землеройки», - думал Тин. – «Они хотя бы не навязывают своего мнения».
«Уж лучше лес», - думал Рик. – «Там хотя бы все ясно».
Сами они разговаривать почти перестали: было страшно. Откроешь так рот – и что из него вылетит?..
Общей дороги не стало. Но появилось откуда-то коротенькое «мы» и привычка оглядываться на спутника. И цель появилась новая: горы. Там, за горами плескалось море. За горами, говорят, тепло. «Говорят». Мало ли что говорят. Уж лучше бы молчали…
Здесь, за лесом, мир походил на войну. Тин знал о войне, но предпочитал молчать. Рик догадывался, но не спрашивал. Они пробирались по занятой «врагом» территории, не зная, как и почему живут здесь в состоянии постоянных военных действий – и считают это миром. Может быть, им, тем-кто-за-лесом, вовсе не стоило бы разговаривать. Оскал честнее: клыки и когти предупреждают о намерениях лучше чем то, что здесь считается речью. Здесь слова говорят одно, а дела другое, и так сложно разобраться в этой путанице тому, кто пришел с той стороны леса. Здесь в словах столько зла, сколько нет его в когтях и клыках.
Стихия бесстрастна и глуха к мольбам. Но это страшнее стихии.
Они выбрались. Уже и не чаяли, но выбрались. Впереди были горы: опасные, таящие в себе ущелья и страшные валуны, порождающие обвалы. Впереди были горы – и как все стало легко, просто и ясно.
Для обоих это было внове: расщелины, отвесные скалы, провалы... Но они прошли лес – пройдут и горы.
- А если там, за горами, - они же? – с затаенным страхом спрашивал Рик.
- Пойдем назад, - подавляя дрожь в голосе, отвечал Тин.
А над их головами вставали снежные пики, тонула в тумане и облаках седловина, далеким и сумрачным казался перевал.
Горы им посчастливилось миновать до первой оттепели. Они, конечно, не знали. Ни того, что успели едва-едва, ни того, как опасна в горах весна. Они спускались в долину, радуясь теплым лучам новой весны. А над головами кружила, распластав крылья, одинокая птица. Выслеживала добычу или радовалась весне – кто ее знает. И соленый влажный ветер звал за собой, стелил под ноги невидимый ковер странствий и летел дальше: куда – кто знает?
Где-то там, впереди, плескалось море. Где-то там весна вступала в свои права, готовя землю к приходу лета. Чтобы все в цвету, чтобы травы в рост, чтобы зеленые флаги…
- Куда теперь?
Еле приметная тропка, по которой они спустились в долину, вывела на луг и оборвалась. Вода едва сошла, поднимались травы… И они пошли напрямик. Миновали речушку с перекинутым через нее горбатым мостиком, поднялись на пригорок.
- Куда теперь… - эхом откликнулся Тин.
Впереди лежала холмистая зеленая долина. С домиками, огородами, палисадниками… Здесь живут. Здесь… говорят?
«Куда теперь?»
- Эй, - окликнули их. – Заблудились?
Тин и Рик развернулись. Не зная, чего ждать. Не зная, что говорить. Не зная, чему верить.
- Да не бойтесь. Вы откуда такие?
- Оттуда, - Тин махнул рукой в сторону гор.
- Оттуда? – удивился встречный. – Вы не похожи… на тех, кто живет за горами.
- Нет, мы совсем оттуда, - пояснил Рик. – Из-за леса.
- Не может быть, - ахнул тот.
Их угощали чаем с блинами. Это после ужина-то! Тин не знал, что такое блины. Но ему понравилось.
- Мы думали, за лесом никто не живет, - развели руками хозяева.
- Мы живем, - сказал Рик. – Жили.
- И много вас… там?
- Ну вот мы… - пояснил Тин. – Но мы уже здесь… Так что там, наверное, больше никого. Мы не знаем.
Хозяева растеряно переглянулись.
- Больше никого?
- Наверное, нет, - подтвердил Рик.
…
- …Многие тогда заговорили о добре… но не было между ними согласия… Одни говорили, что добро должно быть с кулаками. Потому что иначе оно не сможет противостоять злу. Они остались там, и пытались установить в средних землях свой порядок. Кто-то погиб, кто-то считает, что цель достигнута… Другие решили, что добро должно оставаться добром, что бы ни случилось. Они не могли себя защитить – и бежали за лес. За ними устроили погоню. А на тех, кто все же сумел уйти, позже напали. Мы думали, в живых не осталось никого…
- Никого, - подтвердил Тин. – Даже детей. Я не в счет. Случайно.
И если бы кто спросил… Тин бы послал его в вечное пекло. Но никто не спрашивал.
- Я не помню, - нарушил молчание Рик. – Наверное, тоже не в счет.
Они снова надолго замолчали: хозяева и гости. Только огоньки свечей плескались над резным подсвечником.
- А вы? – спросил Тин. – Что вы говорили о добре?
- Мы? – стол тихонько скрипнул под опершейся на столешницу рукой - …Мы не говорили о добре… Мы просто бежали. Бежали сюда – за горы. Понимая, что так жить не можем. Понимая, что защищаться придется – или нас ждет та же участь... Понимая, что нельзя насадить добро – мы вернемся к тому, от чего бежим. Мы не знали, что делать: мы просто бежали.
- А сейчас? – отставил чашку Рик.
- Сейчас… Нам повезло: мы мирно ужились с исконными обитателями этих мест. И смогли защитить себя и их от вторжения бывших соплеменников. Никто не знает, много ли в этом добра… Мы просто живем рядом – и стараемся договориться. Иногда получается. Иногда – нет.
- А когда нет? – спросил Тин.
- Тогда ссоримся. Потом миримся.
Огонек свечи трепетал.
Здесь умели говорить. Разговаривать.
И если бы кто спросил, Тин точно знал бы, что ответить на вопрос, почему он хочет здесь остаться. Потому что здесь тепло, где-то плещется море, и ветра пахнут весной. Потому что здесь не только говорят, но и слышат. Потому что он с уверенностью может сказать, чему грустно улыбается Рик. Потому что сам он тоже не знает, каким должно быть добро… но точно знает, каким не должно…
Но никто не спросил.
Им просто сказали: «Оставайтесь».
© Ольга Нэлт / Nelt<< Сказка про бытие и сознание << >> Три коммента для Золушки >>
